...cuz I’m an Albatraoz!..©
Галлавич - драббл-рефлексия; то ли мистика, то ли мистификация, а может и психология; нецензурная лексика; AU - OOC - ER; драма и романс с намеком на секс...)))
Может ли сумасшествие быть заразным? Передаваться... половым, например, путем? Как вирус. Или еще какая-то хрень. И уже у каждого принимать свою форму.
И еще - от любого ли любому? Или только с некой хитровыебанной избирательностью?
Потому что...
Иногда Микки кажется, что он придумал Йена. Сам. Для себя. Идеальным.
Причем, поскольку ничто хорошее и уж тем более идеальное не могло бы принадлежать ему по праву и изначально, он придумал его чужим. И отнял, присвоил, украл. Отбил. Как еду, выпивку, как каждый чертов сникерс и всякое прочее дерьмо, как все, в чем когда-либо нуждался, или хотел, но...
И расплатился за это - свободой и кровью. Не так уж и дорого, если по правде.
Глупый пацан, мелкий злоебучий бандит из гетто сам создал себе игрушку, дал ей имя, душу, жизнь. Назвал своей.
И сам же сломал.
Он помнит слова, что били наотмашь. Помнит удары, что врезались в страдающую живую плоть. Помнит кровь разлетающуюся темными каплями, пятнающую израненную бледную кожу. И боль. В глазах, в голосе, в каждом жесте. И в сердце.
Йен говорил: я не сломан, меня не надо чинить. И в это было легко поверить. Потому что хотелось. Но Микки знал: это ложь - удобная, желанная, почти спасительная, но все равно - неправда.
Это так просто - сбросить с себя ответственность. За сказанное и не сказанное. За сделанное и несделанное.
Он пытался.
Но - даже ради Йена - он просто не может.
Иногда Микки кажется, что он сходит с ума. Что, ломая Йена, он что-то сломал в себе. Что, придумав себе идеального... Любовника? Нет, скорее, наверное, ебыря. В общем, придумав идельного для себя Йена, он не додумал, как тот будет жить с его - Микки - неидеальностью.
О да, он никогда не был склонен к иллюзиям и самообману, он знает: Микки Милкович - гопник, мудак и хам - далек от совершенства. Не то чтобы ему было не пофиг. Поначалу.
А потом...
Он хорошо помнит. Как хотел, чтобы этот слишком чистый, честный и свободный - весь мечтах и надеждах - парень стал проще и ближе.
И вот - он изуродовал своего идеального. Себе под стать.
И лишь таким - обломанным, потасканным, достигшим дна - окончательно смог принять.
Он думает об этом. Всегда. Подспудно. Эта мысль никогда не покидает его голову. Теплится в глубине или маячит на периферии.
Но однажды, когда уже больше года, как все хорошо, он почти забывает. И мироздание решает намекнуть, что зря. Это даже не угроза. Просто предупреждение.
И в некотором роде ответ. Очень странный, похожий своей обманчивой простотой на иллюзорную ясность сна. Или скорее прихода. Когда любой идиотизм кажется естественным и сам собой разумеющимся. Верится в любую дичь. И каждая глупость вдруг может обрести значение и смысл.
Они смотрят первый сезон Американских Богов, когда сериал уже не нов. В своей новой квартире, на новом ноуте. И все ничего, пока не доходит до "Молитвы о Сумасшедшем Суини"*.
И реальность как-то неуловимо меняется.
А Микки, между прочим, в тот вечер не курил ничего кроме обычных сигарет и не пил ничего серьезнее пива.
Но.
Он неожиданно верит в сказку. Словно в потерянное и негаданно всплывшее из неведомых глубин воспоминание.
Так многое внезапно находит свое объяснение, причины и следствия встают по своим местам, рисуя вычурную, практически невозможную, но слишком четкую картину.
В которую вписывается буквально все.
Даже то, как Йен стоял у границы с Мексикой и не мог ее перейти. Не мог ступить на чужую землю, где еще верят в сказки. Про иных - чужих богов и монстров.
Даже то, что было после. То, как ебаный Галлагер создал, по ходу, реальный культ - имени себя. Заставил хуеву кучу народа верить. Так, как Микки поверить не смог. Проложил для себя этой верой дорогу к чужим землям, прежде недоступным. К Микки. И позвал. Дернул - к себе, назад. Домой.
Даже то, что Микки тогда ощутил озарением, молниеносным гениальным решением, безусловно и единственно верным путем - обратно - к нему. К абсолютно неизбежному воссоединению.
Святое дерьмо, сказал тогда Йен... И был невъебенно прав.
С какой-то болезненной отчетливостью Микки понимает, что не он, и даже не Галлагер, а мир сошел с ума. Причем давно - века назад. И бесповоротно.
Он смотрит на своего рыжего, любимого и идеального - пристально и так долго...
- Что? - нервно ерзая под его взглядом, наконец, спрашивает... нет, вопрошает Йен.
Очевидно - то, что под этим взглядом ему уже почти невыносимо.
Микки хочется отвернуться.
Но не получается
- Так вот ты кто, - через силу выдавливает он после слишком затянувшегося молчания. - Чертов Лепрекон. Блядская нечисть. Дующий во все стороны ебучий ветер.
Глаза Йена в один миг становятся совсем круглыми, а в следующий он уже хохочет. Искренне, от всей души и так заразительно, что Микки хочется рассмеяться вместе с ним.
Но что-то ему не дает.
Так что он лишь кусает губы и продолжает пялиться.
- Серьезно? - вытирая слезы со щек, говорит Йен, отсмеявшись. - Дующий... Лепрекон, да, Мик? - и уголки его губ все тянутся наверх и в стороны, он просто не может перестать улыбаться.
Но в бесстыжих зеленых глазах странный огонь - опасный и предостерегающий. И сумасшедшинка - игривая, но и немного злая.
- А что, - его голос становится ниже вкрадчивей, как мурчание большой - очень - большой кошки (хотя чаще, с Микки наедине, он похож на дурную лису - из тех ручных-домашних, что в роликах на Ютубе - говорливых и ласкучих), - в этом есть некий резон. И даже кое-какая логика. Ирландец, рыжий, сумасшедший - классика жанра. И Галлагер, к слову, фамилия древняя - с историей и со смыслом. Причем первое крепко связано со вторым.
Йен лукаво щурится и почти делает вид, что сомневается, стоит ли ему рассказывать дальше, но Микки так полно сосредоточен на нем, что тянуть, реально, нет смысла.
- Есть апокрифическая легенда** о том, что когда-то давным-давно - больше тысячи лет назад первый корабль викингов, достигший берегов Ирландии, потерпел крушение. И местный вождь пришел на помощь команде. Будучи смелым и милосердным, тот мужик спас морских разбойников, позаботился о них, помог собраться в обратный путь домой. Только чтобы через какое-то время они - подготовленные и уже не на одном корабле - вернулись. Грабить и разорять его землю. Так он и стал первым Галлагером - главой клана Галлагеров. Заботящийся о чужаках - вот, что означает это имя. Ксенофил почти что, прикинь...
Йен ржет, словно забавнее истории нет на свете.
А Микки почему-то безоговорочно верит. Что именно так все и было. Почти видит... И ему почему-то вдруг пиздец как жутко. До ебучих вставших дыбом волос.
- Откуда ты, бля, это знаешь, - шепчет Микки. - Почему ты это знаешь, если больше никто из твоей семьи... Они... Да вот хоть гребаный всезнайка-Лип бы не затыкался об этом, если бы знал...
- Ну, кто-то же должен, - улыбка Йена становится кривоватой и больше не достигает глаз. Зеленый цвет радужек с травянисто-яркого выцветает почти до серого, а на дне зрачков плещется уже настоящая злость.
- Кто-то же должен хотя бы иногда об этом вспоминать.
- Так это правда... Тепрь ты нафиг уйдешь? Исчезнешь...
- Даже не надейся, - жестко обрывает его путанный лепет Йен, крепко и цепко сжав руку Микки в своей. - Ты мой. На тебе мое имя - пусть и с ошибкой, но от души. И мое кольцо. Ты сам на это подписался. И я в равной мере твой. Так что - хрен тебе, а не исчезну. И даже ебаная смерть будет бессильной, ты же видел. Вот это правда, - припечатывает он, придавливая пристальным свинцовым взглядом.
- А остальное? Как на счет горшка с золотом? - Микки пытается улыбнуться все еще непослушными губами, когда облегчение колючими мурашками пробегает по его оцепеневшему телу, превращая все кости разом в кисель, а глаза Йена снова начинают ярко улыбаться - так же, как и его губы.
- Горшок... - фыркает он по-лисьи, и жмется, ласкаясь, притирается к Микки, словно желая заново - в очередной раз - пометить всем собой, тянется за поцелуем, так и не выпустив его уже занемевшее запястье из своих длинных и хищных пальцев. - На том конце радуги.
Свободной рукой прикасается к губам Микки, ведет кончиками пальцев по щеке к виску, расчесывает встрепанные волосы, оглаживает кромку уха... И вдруг отдергивает руку - так резко, что Микки вздрагивает.
- Смотри-ка, что тут у нас, - остро и зубасто ухмыляется, хитро сверкая взглядом, и подносит руку к лицу Микки, ловко крутя между пальцами монетку. Такую же блестящую, как его глаза.
И будь Микки проклят, если она не из золота.
Будь он дважды проклят, если даже в детстве бы позволил кому-то проделывать с собой подобные фокусы.
Будь он трижды проклят, если ожидал такое от Йена.
И все в двойном размере, если не вскрикивает в тупом восторге, как малолетний дебил, когда тот щелкает своими блядскими пальцами, и монетка словно растворяется в воздухе прямо на его - Микки - чертовых глазах.
Затем, как ни в чем не бывало, Йен снова его целует, ловко убрав ноут из зоны поражения, подминает под себя и так... вдувает, что после Микки даже своего имени не помнит. И вырубается практически мгновенно.
Чтобы проснуться среди ночи с ощущением, что видел самый ебанутый в своей гребаной жизни сон.
Но задница еще ощутимо ноет, а на правом запястье, хоть боль и не ощущается, все еще четко виден в полутьме темный браслет, похожий на след от наручников, оставленный стальной хваткой ебучего Галлагера.
Который мирно посапывает рядом. С безмятежным лицом человека, чья совесть кристально чиста. Человека без тайн и скелетов в шкафу, что даже не поймет смысл выражения "двойное дно".
Ебанутый-ебанный-ебучий Галлагер...
Иногда Микки кажется, что вся его жизнь - бред сумасшедшего, запертого давно и навечно в комнате с мягкими стенами.
С того самого дня, когда вместо того, чтобы превратить одну наглую рыжую морду в фарш, он впустил, им же придуманного, идеального... Нет, не друга. И не любовника. И даже близко не ебыря. Своего идеального...
Демона?
Лепрекона?
Йена Галлагера.
Сначала в свое тело, а потом и в сердце. И в душу.
Это сумасшествие живет у него под кожей, в крови и в костях. Проросло в саму его суть. Окружает со всех сторон. И да - он знает: даже смерть будет бессильной. Он сам на это подписался. Он сам это захотел. Когда-то - во сне или наяву. Пожелал. И его услышали - на небесах или под землей. Мироздание откликнулось.
Пути назад больше нет. По ходу, его не было никогда.
Он знает.
И на душе спокойно. Пусть его идеальный, как самый оебенелый ветер...
Он помнит, как совсем недавно Йен обозвал его варваром.
Что ж, так оно и есть. Микки Милкович - ебанный варвар. Язычник. И так будет всегда - до скончания мира и после.
Ему больше не нужна иллюзия выбора.
Достаточно того, что его Сумасшедший Йен - идеальная рыжая нечисть с ангельски-невинным личиком спит рядом. И их связь так крепка, что ни жизнь, ни смерть не смогут ее разорвать.
Теперь, наконец, Микки верит.
Имеет ли к этому отношение золотой кругляш размером с четвертак с солнечным диском выбитым с обеих сторон, что он нащупал под подушкой, просыпаясь? А теперь сжимает в кулаке, прикидывая, как бы половче превратить в кулон, который, однажды надев, никогда не снимет.
Пиздецки сложно сказать. Но очень может быть.
Если, конечно, гребаное лепреконово золото не исчезает с восходом солнца.
А если и исчезнет... Не это ли будет только еще одним доказательством?
------------------------------------------------------------------------
* Американские боги 1 сезон 7 серия - "Молитва о Сумасшедшем Суини"
На тот случай, если кто-то не знаком и/или не собирается знакомиться с сериалом.
На мой взгляд, эту серию можно смотреть, как отдельный самостоятельный фильм, и воспринимать, как цельную и завершенную историю
**https://en.wikipedia.org/wiki/Gallagher_(surname)
Может ли сумасшествие быть заразным? Передаваться... половым, например, путем? Как вирус. Или еще какая-то хрень. И уже у каждого принимать свою форму.
И еще - от любого ли любому? Или только с некой хитровыебанной избирательностью?
Потому что...
Иногда Микки кажется, что он придумал Йена. Сам. Для себя. Идеальным.
Причем, поскольку ничто хорошее и уж тем более идеальное не могло бы принадлежать ему по праву и изначально, он придумал его чужим. И отнял, присвоил, украл. Отбил. Как еду, выпивку, как каждый чертов сникерс и всякое прочее дерьмо, как все, в чем когда-либо нуждался, или хотел, но...
И расплатился за это - свободой и кровью. Не так уж и дорого, если по правде.
Глупый пацан, мелкий злоебучий бандит из гетто сам создал себе игрушку, дал ей имя, душу, жизнь. Назвал своей.
И сам же сломал.
Он помнит слова, что били наотмашь. Помнит удары, что врезались в страдающую живую плоть. Помнит кровь разлетающуюся темными каплями, пятнающую израненную бледную кожу. И боль. В глазах, в голосе, в каждом жесте. И в сердце.
Йен говорил: я не сломан, меня не надо чинить. И в это было легко поверить. Потому что хотелось. Но Микки знал: это ложь - удобная, желанная, почти спасительная, но все равно - неправда.
Это так просто - сбросить с себя ответственность. За сказанное и не сказанное. За сделанное и несделанное.
Он пытался.
Но - даже ради Йена - он просто не может.
Иногда Микки кажется, что он сходит с ума. Что, ломая Йена, он что-то сломал в себе. Что, придумав себе идеального... Любовника? Нет, скорее, наверное, ебыря. В общем, придумав идельного для себя Йена, он не додумал, как тот будет жить с его - Микки - неидеальностью.
О да, он никогда не был склонен к иллюзиям и самообману, он знает: Микки Милкович - гопник, мудак и хам - далек от совершенства. Не то чтобы ему было не пофиг. Поначалу.
А потом...
Он хорошо помнит. Как хотел, чтобы этот слишком чистый, честный и свободный - весь мечтах и надеждах - парень стал проще и ближе.
И вот - он изуродовал своего идеального. Себе под стать.
И лишь таким - обломанным, потасканным, достигшим дна - окончательно смог принять.
Он думает об этом. Всегда. Подспудно. Эта мысль никогда не покидает его голову. Теплится в глубине или маячит на периферии.
Но однажды, когда уже больше года, как все хорошо, он почти забывает. И мироздание решает намекнуть, что зря. Это даже не угроза. Просто предупреждение.
И в некотором роде ответ. Очень странный, похожий своей обманчивой простотой на иллюзорную ясность сна. Или скорее прихода. Когда любой идиотизм кажется естественным и сам собой разумеющимся. Верится в любую дичь. И каждая глупость вдруг может обрести значение и смысл.
Они смотрят первый сезон Американских Богов, когда сериал уже не нов. В своей новой квартире, на новом ноуте. И все ничего, пока не доходит до "Молитвы о Сумасшедшем Суини"*.
И реальность как-то неуловимо меняется.
А Микки, между прочим, в тот вечер не курил ничего кроме обычных сигарет и не пил ничего серьезнее пива.
Но.
Он неожиданно верит в сказку. Словно в потерянное и негаданно всплывшее из неведомых глубин воспоминание.
Так многое внезапно находит свое объяснение, причины и следствия встают по своим местам, рисуя вычурную, практически невозможную, но слишком четкую картину.
В которую вписывается буквально все.
Даже то, как Йен стоял у границы с Мексикой и не мог ее перейти. Не мог ступить на чужую землю, где еще верят в сказки. Про иных - чужих богов и монстров.
Даже то, что было после. То, как ебаный Галлагер создал, по ходу, реальный культ - имени себя. Заставил хуеву кучу народа верить. Так, как Микки поверить не смог. Проложил для себя этой верой дорогу к чужим землям, прежде недоступным. К Микки. И позвал. Дернул - к себе, назад. Домой.
Даже то, что Микки тогда ощутил озарением, молниеносным гениальным решением, безусловно и единственно верным путем - обратно - к нему. К абсолютно неизбежному воссоединению.
Святое дерьмо, сказал тогда Йен... И был невъебенно прав.
С какой-то болезненной отчетливостью Микки понимает, что не он, и даже не Галлагер, а мир сошел с ума. Причем давно - века назад. И бесповоротно.
Он смотрит на своего рыжего, любимого и идеального - пристально и так долго...
- Что? - нервно ерзая под его взглядом, наконец, спрашивает... нет, вопрошает Йен.
Очевидно - то, что под этим взглядом ему уже почти невыносимо.
Микки хочется отвернуться.
Но не получается
- Так вот ты кто, - через силу выдавливает он после слишком затянувшегося молчания. - Чертов Лепрекон. Блядская нечисть. Дующий во все стороны ебучий ветер.
Глаза Йена в один миг становятся совсем круглыми, а в следующий он уже хохочет. Искренне, от всей души и так заразительно, что Микки хочется рассмеяться вместе с ним.
Но что-то ему не дает.
Так что он лишь кусает губы и продолжает пялиться.
- Серьезно? - вытирая слезы со щек, говорит Йен, отсмеявшись. - Дующий... Лепрекон, да, Мик? - и уголки его губ все тянутся наверх и в стороны, он просто не может перестать улыбаться.
Но в бесстыжих зеленых глазах странный огонь - опасный и предостерегающий. И сумасшедшинка - игривая, но и немного злая.
- А что, - его голос становится ниже вкрадчивей, как мурчание большой - очень - большой кошки (хотя чаще, с Микки наедине, он похож на дурную лису - из тех ручных-домашних, что в роликах на Ютубе - говорливых и ласкучих), - в этом есть некий резон. И даже кое-какая логика. Ирландец, рыжий, сумасшедший - классика жанра. И Галлагер, к слову, фамилия древняя - с историей и со смыслом. Причем первое крепко связано со вторым.
Йен лукаво щурится и почти делает вид, что сомневается, стоит ли ему рассказывать дальше, но Микки так полно сосредоточен на нем, что тянуть, реально, нет смысла.
- Есть апокрифическая легенда** о том, что когда-то давным-давно - больше тысячи лет назад первый корабль викингов, достигший берегов Ирландии, потерпел крушение. И местный вождь пришел на помощь команде. Будучи смелым и милосердным, тот мужик спас морских разбойников, позаботился о них, помог собраться в обратный путь домой. Только чтобы через какое-то время они - подготовленные и уже не на одном корабле - вернулись. Грабить и разорять его землю. Так он и стал первым Галлагером - главой клана Галлагеров. Заботящийся о чужаках - вот, что означает это имя. Ксенофил почти что, прикинь...
Йен ржет, словно забавнее истории нет на свете.
А Микки почему-то безоговорочно верит. Что именно так все и было. Почти видит... И ему почему-то вдруг пиздец как жутко. До ебучих вставших дыбом волос.
- Откуда ты, бля, это знаешь, - шепчет Микки. - Почему ты это знаешь, если больше никто из твоей семьи... Они... Да вот хоть гребаный всезнайка-Лип бы не затыкался об этом, если бы знал...
- Ну, кто-то же должен, - улыбка Йена становится кривоватой и больше не достигает глаз. Зеленый цвет радужек с травянисто-яркого выцветает почти до серого, а на дне зрачков плещется уже настоящая злость.
- Кто-то же должен хотя бы иногда об этом вспоминать.
- Так это правда... Тепрь ты нафиг уйдешь? Исчезнешь...
- Даже не надейся, - жестко обрывает его путанный лепет Йен, крепко и цепко сжав руку Микки в своей. - Ты мой. На тебе мое имя - пусть и с ошибкой, но от души. И мое кольцо. Ты сам на это подписался. И я в равной мере твой. Так что - хрен тебе, а не исчезну. И даже ебаная смерть будет бессильной, ты же видел. Вот это правда, - припечатывает он, придавливая пристальным свинцовым взглядом.
- А остальное? Как на счет горшка с золотом? - Микки пытается улыбнуться все еще непослушными губами, когда облегчение колючими мурашками пробегает по его оцепеневшему телу, превращая все кости разом в кисель, а глаза Йена снова начинают ярко улыбаться - так же, как и его губы.
- Горшок... - фыркает он по-лисьи, и жмется, ласкаясь, притирается к Микки, словно желая заново - в очередной раз - пометить всем собой, тянется за поцелуем, так и не выпустив его уже занемевшее запястье из своих длинных и хищных пальцев. - На том конце радуги.
Свободной рукой прикасается к губам Микки, ведет кончиками пальцев по щеке к виску, расчесывает встрепанные волосы, оглаживает кромку уха... И вдруг отдергивает руку - так резко, что Микки вздрагивает.
- Смотри-ка, что тут у нас, - остро и зубасто ухмыляется, хитро сверкая взглядом, и подносит руку к лицу Микки, ловко крутя между пальцами монетку. Такую же блестящую, как его глаза.
И будь Микки проклят, если она не из золота.
Будь он дважды проклят, если даже в детстве бы позволил кому-то проделывать с собой подобные фокусы.
Будь он трижды проклят, если ожидал такое от Йена.
И все в двойном размере, если не вскрикивает в тупом восторге, как малолетний дебил, когда тот щелкает своими блядскими пальцами, и монетка словно растворяется в воздухе прямо на его - Микки - чертовых глазах.
Затем, как ни в чем не бывало, Йен снова его целует, ловко убрав ноут из зоны поражения, подминает под себя и так... вдувает, что после Микки даже своего имени не помнит. И вырубается практически мгновенно.
Чтобы проснуться среди ночи с ощущением, что видел самый ебанутый в своей гребаной жизни сон.
Но задница еще ощутимо ноет, а на правом запястье, хоть боль и не ощущается, все еще четко виден в полутьме темный браслет, похожий на след от наручников, оставленный стальной хваткой ебучего Галлагера.
Который мирно посапывает рядом. С безмятежным лицом человека, чья совесть кристально чиста. Человека без тайн и скелетов в шкафу, что даже не поймет смысл выражения "двойное дно".
Ебанутый-ебанный-ебучий Галлагер...
Иногда Микки кажется, что вся его жизнь - бред сумасшедшего, запертого давно и навечно в комнате с мягкими стенами.
С того самого дня, когда вместо того, чтобы превратить одну наглую рыжую морду в фарш, он впустил, им же придуманного, идеального... Нет, не друга. И не любовника. И даже близко не ебыря. Своего идеального...
Демона?
Лепрекона?
Йена Галлагера.
Сначала в свое тело, а потом и в сердце. И в душу.
Это сумасшествие живет у него под кожей, в крови и в костях. Проросло в саму его суть. Окружает со всех сторон. И да - он знает: даже смерть будет бессильной. Он сам на это подписался. Он сам это захотел. Когда-то - во сне или наяву. Пожелал. И его услышали - на небесах или под землей. Мироздание откликнулось.
Пути назад больше нет. По ходу, его не было никогда.
Он знает.
И на душе спокойно. Пусть его идеальный, как самый оебенелый ветер...
Он помнит, как совсем недавно Йен обозвал его варваром.
Что ж, так оно и есть. Микки Милкович - ебанный варвар. Язычник. И так будет всегда - до скончания мира и после.
Ему больше не нужна иллюзия выбора.
Достаточно того, что его Сумасшедший Йен - идеальная рыжая нечисть с ангельски-невинным личиком спит рядом. И их связь так крепка, что ни жизнь, ни смерть не смогут ее разорвать.
Теперь, наконец, Микки верит.
Имеет ли к этому отношение золотой кругляш размером с четвертак с солнечным диском выбитым с обеих сторон, что он нащупал под подушкой, просыпаясь? А теперь сжимает в кулаке, прикидывая, как бы половче превратить в кулон, который, однажды надев, никогда не снимет.
Пиздецки сложно сказать. Но очень может быть.
Если, конечно, гребаное лепреконово золото не исчезает с восходом солнца.
А если и исчезнет... Не это ли будет только еще одним доказательством?
------------------------------------------------------------------------
* Американские боги 1 сезон 7 серия - "Молитва о Сумасшедшем Суини"
На тот случай, если кто-то не знаком и/или не собирается знакомиться с сериалом.
На мой взгляд, эту серию можно смотреть, как отдельный самостоятельный фильм, и воспринимать, как цельную и завершенную историю
**https://en.wikipedia.org/wiki/Gallagher_(surname)
@темы: слэш, Неисповедимы пути ассоциаций..., Фанфикшн, мои работы, Gallavich